Внезапно буду в Москве с понедельника по среду включительно. Соответственно, буду рада с кем-нибудь встретиться дабы погулять/попить кофе и все такое. Особенно актуально в понедельник. Все наверняка работают и заняты, но мало ли)
Любой ритмически организованный текст суть поэзия Всякая мысль может быть зарифмована Но станет ли это искусством Проводить грань между бездарностью и новаторством Оригинальностью и неудачно сложенной фразой Сложным образом и бессмыслицей Каждый раз в новом месте Так и не узнав Где она должна быть на самом деле
И не ставить точки Наивно надеясь Что когда-нибудь получится сформулировать лучше
Дом широко разведенных женщин и плотно сжатых к утру мостов, Где парадная роскошь скрывает ржавый насквозь остов, Раскаленная кузница слова: от "коллежский асессор" до "нет местов".
Мне говорили, что там, по другую сторону, будет легче. Нет, не то чтобы райские кущи да птички божьи, Но хотя бы теплее немного и света из окон больше, Планировка получше, раздельный санузел, большая кухня. Впрочем, нет, это все не важно.
Обещали ведь что-то такое, о чем просто так не скажешь. Нет, не то чтобы тайна, но как будто слова из горла Не хотят выходить наружу, только звук - беззащитный, голый - Остается во рту и под вечер горчит, как дурной эспрессо, Не найти на него управу.
Нет, не то чтобы врали, говорили по сути правду, Даже больше чем правду - что-то проще, приятней, краше, Заменяли небесную манну небесной же манной кашей, Планировкой получше, светлой кухней, отличным кофе В белой чашке, до края полной.
Может просто ошиблись, может я до конца не понял, Что имелось в виду, слишком сложные, может, вещи. Говорили, что боль конечна, боль, конечно, слабей чем вечность, Говорили, что там, по другую сторону, места нет никаким заботам, Нет ни радости, ни печали...
Я стою по пояс в речной воде, чтобы солнце ловить плечами. Слышишь, время и вправду лечит.
Айле, плачь по неурожаю, По ревущим от голода, гордость не обнажая, По рожающим в поле, рожденное криком опережая, Убаюкивай жалость Словами, что в хриплое горло войдут ножами.
Айле, плачь по рубцам и шрамам, По курганам отцов и по сыновей курганам. Тем, кому умирать уже поздно, и тем, кому слишком рано, Неизлечимым ранам И неравной борьбе за право остаться равным.
Айле, плачь по всем тем, кто сломан, По родным, незнакомым, важным и невесомым, Тем, кого дома ждут и кому не готовят и ложки плова. Айле, плачь до утра, чтоб утром заплакать снова. Острие безусловно, Нож, пройдя через горло, выйдет наружу словом.
Не говори, какой нынче чертов год, Стали ль мы чуть умнее с тех пор, когда Не признавали варежек и колгот, Были через один - металлист и гот, Пили вино, текущее как вода.
Не говори мне, сколько с тех пор прошло, Сколько мы жили, сердце в ладонях сжав, Стали ль белее шрамы на месте швов Или морозный воздух не так дешев - Тот, что вдыхали жадно на брудершафт.
Стали ль мы чуть выносливей и сильней Или старей от радостей и хлопот? Небо сегодня ближе, но холодней. Я не считаю больше прошедших дней. Впрочем, и той, что рядом - уже не мне - Не говори, какой нынче чертов год.
Каждый раз думаю о том, что все меняется, что в одну реку не вступить дважды и все такое прочее. Каждый раз ошибаюсь. Каждый раз убеждаюсь в своей правоте. Все меняется, в одну реку не вступить дважды. И это прекрасно)
Сердце моє в полонi, злякане та маленьке, Як ти його побачиш через закритi очi? Лине твоє кохання як немовля до неньки. Я нiчого не знаю, я нiчого не хочу.
Я нiчого не знаю, бо не хотiла знати, Де поховали сонце, де загубили осiнь. Мати казалу правду - краще очей не мати, Краще не мати сердця та не страждати зовсiм.
Краще не мати сердця - твердий холодний камiнь Не вiдчуває болю, птахою не трiпоче. Ти обiймаєш мiцно - поглядом, не руками, Щоб не прийшла додому я i цiєї ночi,
Щоб не прийшла додому, вдома нема нiкого, Хто б зрозумiв, як важко нести в собi безсоння. Як ти спiймав, незрячий, вмисно чи випадково Сердце моє, що стало стиглим осiннiм сонцем?
Почини меня Почини меня или выброси Купишь потом новую - целую, неразбитую Не знающую, как вообще бьются Никогда не болеет чашка, не ноет спина у блюдца Не помнят мигреней скатерти Не кричат по ночам обои А я живая - мне больно И боль эту нельзя вынести Родить, перед этим до срока выносив Почини меня Почини меня или выброси
Все-таки в Петербурге при всех его разнообразных достоинствах и просто приятностях мне чертовски не хватает осени. Нет, не лета, которого здесь действительно почти и нет, а именно осени, хотя, казалось бы, ее-то как раз более, чем достаточно - из шести месяцев не зимы, а именно с середины апреля до середины октября, этого самого очей очарования тут минимум три четверти.
И тем не менее, настоящей осени почти нет. Той, что не только и не столько унылая пора, слякоть, сырость, триста свитеров под курткой, и тем более не широкие подоконники, клетчатые пледы и прочая сопливая (причем, учитывая погоду, в буквальном смысле слова) романтика. Сколько свежесть, неожиданно и резко наступившая после жары и духоты. Прохлада, сменившая уже успевшее поднадоесть тепло и положившая конец эре мокрых от пота простыней и загоревшей дочерна кожи. Ясность, поначалу довольно-таки болезненная, вытеснившая прежние приятные иллюзии. Терпкость, пришедшая вслед за казавшейся бесконечной и оттого переставшей радовать сладостью. И горечь - от глотка кофе с вискарем после шапки из взбитых сливок или сказанного наконец слова после тысяч других, ставших неважными. Если хотите, похмелье, наступившее на утро после лишних глотков и слов.
В общем, весь цимес осени в ее контрасте с летом, в эдаком отрезвляющем реализме бытия, в ударе под дых ровно в тот момент, когда наименее ожидаешь, но в то же время наиболее нуждаешься.
И да, конечно, кофе с вискарем очень даже хороши и без сливочной прелюдии, но это ведь совершенно другой рецепт.
Тут должен был быть длинный пост о том, что третий год в одном городе - это слишком много, что я ужасно тоскую по местам, где жила ранее, и знаю, что однажды буду тосковать по тому, где живу сейчас - даже чувствую, как именно. Но у меня нет для этого правильных слов.
Будет музыка - не слова, Не земля - трава, Не осенняя охра - чистая синева. Будет август лежать во рту и горчить чуть-чуть, Сентябрю ни на йоту не уступив права.
Будет рваться тугая тишь - Так узнай, услышь, Как пищит полевая мышь, как шумит камыш, Как чужая ладонь спускается по плечу И как я говорю о том, о чем ты молчишь.
Серп луны будет злей ножа, Будет время жать То, что прежде мы не решались с тобой сажать. И когда, опьянев от радости, закричу, Приходи - мне на это нечего возразить, Приходи - мне уже не хочется возражать.
Сочетать в себе сотню нелепых, неверных черт, Состоять из штрихов, где каждый - небрежен, груб. Нет ни капли гармонии в остром таком плече, Обнаженном колене, треснувшей коже губ,
Непричесанном локоне, лишнем тепле руки. Но когда те, что глаже, правильней, станут в ряд, Быть красивой привычно красивому вопреки И несчетным своим изъянам благодаря.
Помни: теперь важнее не суть, а форма. Будешь, как все, удобным, простым, конформным, Станешь большим, похожим на человека, Веки уронишь ночью - и четверть века Вылетят, как из дула в комок простынок, Вырастет дочь, рожденная вслед за сыном. Окна закрой, там дует, еще простынешь.
Лета течет за Стиксом и Ахероном, Строчкой неровной, пролитым на пол ромом.
Помни: теперь важнее лишь звук, не слово, Словно давно приемник подгрудный сломан. Кашу заваришь, щедро приправишь кашлем, Станешь - нет, не мудрее, а только старше. Вот бы в петлю, чтоб там ни долгов, ни пеней, Петли дверные смазать, чтоб не скрипели, Ангелы замолчали, но мы допели.
Лета течет за Стиксом, а Стикс - за Летой, Порванной лентой, дверью в чужое лето.
Помни: теперь важнее не смысл, а голос, Гордость - не знать, но знать это - тоже гордость. В старости будет время лелеять точность, Вырастет сын, рожденный за младшей дочкой, Вырастут все, кого так любили в детстве, Вырастешь даже ты - никуда не деться. Я ухожу на небо - как мне одеться?
Лета течет за Стиксом и перед Стиксом, Пойманной синей птицей, иглой и спицей. Только не плачь, что не удалось проститься.
В городе все мне стража и все - конвой: Вязкий туман, что крутится над Невой, Выстрел из пушки, старой, небоевой, Чей-то протяжный вой: "Стой, обернись, останься женою Лота!". Город с любовью тянет меня в болото, Ведь, чтобы я осталась к утру живой - Не его забота.