Сегодня я расскажу тебе сказку.
Завтра опять уеду.
Если ты спросишь куда,
Не найдусь, что ответить...(с)

---

Ей бы не спину перед ним раздевать - душу. Так падать быстрее и слаще, так плакать тише и незаметнее. Да и следов не останется - ни синяков, ни царапин, ни поцелуев нежных.
Ей бы не волосы перед ним распускать - себя саму. Пить абсент по ночам, жаться бедрами к незнакомым мужчинам, не отвечать на звонки, доводить его до оргазма и до неконтролируемой ревности.
Ей бы не обнаженные стопы ему показывать - натуру свою лживую, характер свой вспыльчивый, нежность нерастраченную, страх на самом дне похороненый да хрупкость фарфоровую - не урони только.
Ей бы не липами за окном любоваться, просыпаясь на его груди, - и так ясно, что влипла по уши.

---

Небылица же мне приснится!
Желтоглаза ль моя жар - птица,
Коль глаза ее ярко - алы?
Коль на север летает быстро,
А обратно – так против ветра?
Собирает грибы и звезды,
Не в передник – в ладони просто,
И гнездится поближе к скалам?

Утро дремлет в ее подоле,
Да не то, что в осеннем поле,
И не то, что крылом по небу –
Даже вовсе другое утро.
Злое, доброе – мне ли ведать?
Лишь удерживать соль в ресницах,
Просыпаясь. Скажи, жар - птица,
Был ли я или все же не был?

---

Дело было вечером, делать было нечего. И не то солнце макушку перегрело, не то виноградный сок перебродил под кожей - а сидим мы в махровых пледах укутанные (в разгар июля-то!), глинтвейн горячий потягиваем да чужими улыбками греемся - поехали, как говорится. А мы и правда поехали - в славный город Львов - на радость попутчикам, местным жителям, ну и львам, наверняка, тоже - как же без этого? А пока над пляшущими полками скачем, соседей смешим - Рис терпиливо связывает пять разноцветные ниток, Алли играет блюз на, казалось бы, расстроенной трембите, не касаясь струн, Дин разливает по стаканчикам винный закат с мятой, ты перекатывашь лунный медяк в ладошке: "Хочешь подарю? Неразменным рублем станет или фонариком в ванной - ну, хочешь?", а я сижу тихо, смотрю на Рис и шепчу не то молитву, не то заговор - свяжи нас покрепче, милая, сплети потуже, чтоб ни порваться, ни потеряться - так ведь?..

---

Эффект зазеркалья - когда смотришь в зеркало, а это отражает зеркало, а его другое....Хочешь убрать пылинку с щеки и не можешь пошевелить рукой, потому как поди разберись - какую щеку, какой рукой, в каком зеркале... (с)

---

Мы вместе, порознь, не знакомы вовсе - поди разберись. Ветер перемешал колоду, случайно оставленную нами на скамейке - не далее чем вчера, не ранее чем завтра, а то и вовсе никогда. И теперь не выпутаться, не разобраться.
Засыпаю на твоем плече - просыпаюсь у едва знакомых людей с больной головой и рефлекторной брезгливостью к понятию "вчера", пьяным танцам на столе и быстрому сексу в туалете.
Засыпаю со старой фотографией в рамке и слезами на глазах - просыпаюсь от запаха кофе и требовательных поцелуев любимого, кажется, мужчины.
Засыпаю, с предвкушением утреннего скандала: "Где тебя, милый, черт возьми, в пять утра носило?" и лихорадочным вспоминанием, остался ли фарш на твои любимые блинчики...
А ты пытаешься убрать непослушный волосок, щекочущий мои щеки, и упрямо сжимаешь ладони - а вдруг?..

---

Вечер в ладони капелью бус.
Ветер звенит в ресницах.
Змей из бумаги – держи. Боюсь,
Память верна на лица

И осторожна на имена -
Был или все же не был?
Прячусь в подсолнечных семенах.
Август. Веснушки. Небо.

Вечер в ладони, жара - в зенит.
Змей затерялся в листьях.
Он обязательно позвонит -
Завтра. Дурные мысли

Плавятся в солнечном серебре,
Глажу асфальт босая.
Шелк на запястья, на шею – крест,
Дальше что - я не знаю -

Скоро ли осень? Легко ль распять
Небо звенящим гимном?..
Вечер в ладони - не потерять.
Господи, помоги мне.

---

Мы дети большого города,
Он дорог нам.
Мы здесь будем жить...(с)

---

Будь. Рядом.

---

У тебя, милая, саламандры на рукавах вышиты и палочки корицы в шкатулках пляшут. Свечи по углам расставлены и желтые ободки вокруг зрачков смеются. Книги в кожаных переплетах -  все листы чистые - и янтарь на мочках дрожит. Сандаловое масло на висках и трескучие поленья в камине. Капельки пота на спине, температура под тридцатьдевять и бессменная полуулыбка на растрескавшихся губах. Ты можешь согреть любого, а после выжечь изнутри. Впрочем, пока никто не жалуется. Да и вряд ли будет...
Только бойся, моя малышка, - скоро луна в Водолее.

---

Нежность - это пенка на молоке, бретелька на тонкой ключице, шифоновая оборка у колен...

Нежность - это глаза большие - большие, щеки зардевшиеся, локоны непослушные...

Нежность - это кружить на руках, к запястьям прикасаться и целовать веки...

Нежность - это молиться по ночам, слезы вытирать и ждать...

А она, милый мой, ждет.

---

Если не плакать - полкилограмма в плюс,

Небо чуть дальше, тянет сильней земля.

Осень на вырост - хочется, да нельзя.

Бьют барабаны, пляшет похмельный пульс.

Нервы ни к черту, снова седая прядь,

Хна или басма скроет нервозный год?

Ангел мой, слышишь? - Время пускать в расход,

Сердце на привязь - было бы что терять.

Око за око - пройдено, не боюсь,

Снова по небу мутная льется взвесь.

Если не помнить - время теряет вес,

Если не плакать - полкилограмма в плюс.

---

Струны расстроены, первая - и вовсе порвана, да разве в струнах - то счастье, когда дольки луны на пальцах играют, а лимонный свет по губам течет? Когда млечный путь с ложечки пьешь, чтоб не так горячо, и на резные полочки украдкой смотришь - там синие чашечки с белоснежно - фарфоровыми ручками застыли точно неживые. Да что там чашечки - мы и сами хороши - застыли в молочной пене на донце, в кухонных разговорах ни о чем и в детской уверенности, что это и есть счастье - глупое, нежное и бесталанное от ушей до пят...

А ты спой мне колыбельную, тихо - тихо, на левое ушко - что сердечки у струн серебристо - звенящие, у первой - и вовсе разбитое, что люстра по ночам хрустальными каплями плачет, а за узорчатым стеклом чашечки в вальсе кружатся - васильки по кантику, незабудки на боках.

Незабудки. Не - за - бу - ду. Слышишь?..

---

...А он от века горел

И, похоже, не знал,

Что огонь горячий...(с)

---

Больше десятка "ты", и каждый в сердечко упавший.

И каждый резаный след оставил, чтоб сердечко помнило.

И каждый сжал крепко - накрепко, чтоб сердечко болело.

И каждый ночами оплаканный да на волю выпущенный.

А мне по утрам локоны поправлять, в белой юбке кружится, кареглазым юношам улыбаться - сердечко не жалеть - сердечко все выдержит.

---

И тут Остапа понесло... (с), так что выкладываю второе.



Выдержать, выстоять - долго ли? Все к чертям!

Мне б откровить да выплакать все, что до.

В ночь убегаем голову очертя,

Если вернемся - под руку и с бедой.



Нервно глотаем вязкий гитарный гул,

Пятая ночь искрошена на слова.

Дома сестренка с мужем - так на снегу

Пьяно друг друга тискать и целовать.



Будет второй, и третий - теряю счет.

Тихо, темно, да плакать, увы, нельзя.

Мед на исходе, кажется, кран течет,

Пара носков, записка: «Ушел к друзьям».



Если убьешься, милый мой, не звони.

В трубку хриплю прокурено: «Да, алло».

Маминой спицей связана наша нить,

Значит должно, как минимум, не колоть.



Значит, холодный завтрак и теплый душ.

Режет гортань упрямое слово «мы».

Милый, мне вредно плакать - подводка, тушь.

Выдержать, выстоять - долго ли до зимы?

---

Она носит чулки и пояс,

Губы красит бруснично – алым.

Ей тебя, милый, будет мало.

И меня. Не на страх, на совесть

Оставляю рубцы на сердце,

На запястьях - следы от плети.

Кто здесь лишний, мой милый третий?

Жженым сахаром с красным перцем

По губам, и ногтями в кожу,

Морок пальцев пьянит и душит.

Ей бы вовремя нас послушать,

Вырываться - себе дороже…

И не помнить, что было после,

Милый, это так сладко- падать.

Я оставлю себе на память

Только черный чулок и пояс.

---

Я откладываю деньги на черные дни.

Я жажду увидеть белые ночи.



И не могу своими слепнущими глазами отличить одно от другого.

---

Раскачивай меня, милый. Пока руки не устанут, пока ветер не кончится, пока солнце не погаснет. Да не жалей сил - после мы вырастем, закрутимся в черной воронке неотложных дел и не нужных никому обязательств, а когда вспомним - на качелях другие кататься будут да впридачу цепи поставят, замком намертво припечают - хоть плачь.

-А мы... а мы... а...

А мы, слышишь, разорвем цепи, сломаем замок, вырвем с корнем и с собой унесем... Только раскачивай меня, милый, да повыше.

- Ух... Еще выше!

---

Она смеется, юлой вертится, отдает себя всю, без остатка. И еще чуть - чуть, чтоб наверняка. Ее не остановить, в сети не словить, за ладони белые не удержать. Да и стоит ли? Коль не сгорит, так истлеет - рожденные из пепла уходят быстро. А пока она по ночам в такт барабанам пляшет, искры костров в глазницах хранит... чуть жива домой приходит, кофе мой приворотный пьет и засыпает на белых скатертях, салфетках вязанных.

Я ее на подушки мягкие несу, снами цветными укрываю - чтоб теплее и слаще. И незаметно кидаю горошинку ревности под перину. Правда ли принцесса?