Мы жмуримся не от солнца, а от щекотки И говорим о том, как сладко вдвоем молчать. Но сердце мое изнутри запирается на щеколду, А снаружи и вовсе не открывается без ключа.
Ветер делает мысли редкими, волосы непослушными. Послушай, Мы еще можем стать теми, кем когда-то не вышло, Кем, когда-то не захотели. Утром я просыпаюсь в твоей постели, На мокрой подушке, Вышитой Желтыми звездами. Послушай, Еще не поздно Не становиться бывшими.
Улыбнуло Женщина пришла к Конфуцию и спросила, чем многоженство отличается от многомужества. Конфуций поставил перед ней пять чайников и пять чашек, и говорит: - Лей чай в пять чашек из одного чайника. Нравится? - Нравится, - согласилась женщина. читать дальше- А теперь, наоборот, лей в одну чашку из пяти чайников. Нравится? - Ещё больше нравится, - призналась женщина. - Дура! - заорал Конфуций. - Такую притчу испортила!
Этой весной Дмитрию сорок три, У него цинизм, мизантропия и гастрит, Иногда головные боли, Но, в целом, Дмитрий держится молодцом и собой доволен. Для подчиненных он Дмитрий Иванович, всегда опрятный, подтянутый и усатый, Для детей от второго брака - раз в год приходящий Санта. Диме пять, он любит сладкую вату и когда мама забирает его из сада.
Екатерине (для знакомых Катеньке) двадцать восемь, Двадцать девять наступит осенью. Старость придет не скоро, то есть, наверное, никогда, Все остальное, тем более, не беда. Кажется, что еще будет время прожить все начисто, листик выкинув черновой. Катерина третий раз собирается выйти замуж, чтоб стать вдовой. Кате семь, ей улыбается одноклассник - и больше не хочется ничего.
Александру почти тридцать один, У него свой бизнес, семья, два ротвейлера, дом в кредит, Хороший костюм, модная стрижка, ни одна прядь не выбивается у виска. Когда хочется сдохнуть, он пьет "вискарь". Александр всегда знает, что ему нужно, что ждет его завтра и послезавтра, Когда уместнее ложь, когда приятнее полуправда. Саше девять, больше всего на свете он мечтает стать космонавтом.
Летом счастье, как будто, кружится в воздухе, Прохожие заражают друг друга улыбками. Его зовут Витя, Он любит играть в индейцев, вождей черноволосых и краснокожих, Ему хочется все увидеть, узнать, успеть - просыпаться рано, ложиться поздно. Когда тебе три, мир кажется ярким, красочным, удивительным, Словно нет ничего невозможного.
Когда в квартире дрожит предрассветный воздух, Когда сквозняк замерзшие пятки лижет, Когда ложиться спать уже слишком поздно, А на работу собираться рано, Когда нам хочется быть хоть немного ближе, Мы друг другу рассказываем о шрамах, О едва заметных рубцах, О ранах, не вылеченных до конца, Что особенно ноют осенью. У меня их шесть, у него - восемь . Я начинаю с лица, С переносицы, сломанной, когда мне не было и пяти, Затем говорю о много раз расцарапанном подбородке, О первых попытках робких Уйти Из школы, от себя, из дома, О елочных игрушках, осколками врезавшихся в ладони. Потом рассказываю о вывихнутом плече, О тонкой белой полоске чуть ниже лопатки, Обо всем, о чем когда-либо доводилось плакать, И о том, что не успокаивалось ничем: Ни водкой, ни водой, ни чаем. Он меня слушает, отвечает, Рассказывает о своих печалях. И мы говорим до утра, до вечера, до следующего утра, До больного горла, будто кто-то вставил в него иглу. И тогда остается всего один шрам - Единственный шрам, О котором нельзя говорить вслух.
Прости. Слово мое слишком емкое и простое, Затертое сотнями незнакомых мне языков, Зажатое в теплой тугой горсти, Как конфета, которой не хочется угостить, Как письмо к тому, кто ждет меня далеко. Рыжий котенок ластится под рукой. Гудят машины, не знающие простоя. Слово мое слишком терпкое и густое, Полностью не умещающееся во рту. Вспомни его, когда от тебя уйду, Вспомни его, когда мы вдвоем утонем.
Внутри больше нет ни моря, ни озера, ни реки - Только много мелкого мусора и песка. Раньше слова мои были, как мотыльки, Сейчас, как репей, цепляются за рукав. Мне больше не нужно ни сердца его, ни руки, Так почему не хочу его отпускать?
Когда температура не падает ниже тридцати восьми и семи, Когда встаешь рано утром, и с тобой просыпается целый мир. И кажется, можно в ладони взять его, и ты говоришь: возьми, А я говорю, что мне и не надо уже, не стоит. Горе мое пустое И счастье мое пустое. Счастье во мне разливается, лихорадит: Прогуливать лекции, ждать тебя, рисовать на полях тетради. Задирается юбка от ветра, золотятся на солнце пряди. Я не хочу быть с тобой: ни сегодня, ни завтра - вовсе. Тридцать восемь и восемь.
Завтрак, зарядка, поет труба в сумрачном гетто. Четок аллюр ворона коня по мостовой. Жизни лишь вон до того столба - дальше легенда, Только легенда да млечный путь над головой… (с) Олег Медведев
Начинаешь утро со слов: "Просыпайся, моя малютка". Растила мамино солнышко, а вырастила ублюдка. Лучше в петлю, как соседка Людка, С которой лежали в одной родильной, Сутками пачкали кровью и потом койки, Ревели до колик, Хотели уйти, но, конечно, не уходили, Ласково пеленали свою усталость, День ото дня становились счастливее, Но так и не стали, Ели котлеты из ливера Человечьего, Называли жизнь небольшим недугом, Не грустили, прощаясь, никогда потом не вспоминали друг друга.
Я не спрашиваю о том, кому становится легче От того, что ты себе врешь, каждый день ерунду долдонишь, От того, что ты по ночам расцарапываешь ладони, Помнишь, как лежала в роддоме, Как до того в поту зачинала бремя, Как любила пьяного юношу с марта и до апреля И не видела никогда после, Как приходила домой поздно, Как училась в школе, ходила в сад, в колыбели сопела чутко, Как слышала по утрам: "Просыпайся, моя малютка".
Лучше в петлю. Я любила, буду любить, люблю Маленького человека, похожего на меня, С такими же носом, такими же оттопыренными ушами, Которого каждый хочет лелеять, растить, менять, Которому мама не разрешает Делать, что хочется, плакать и быть собой. Мамино солнышко, мамина радость, мамина боль.
Говори, о чем хочешь: О том, как вместо сердца бьется в груди набат, Как по ночам сквозняки седые волосы теребят, Как растила мамино солнышко, а вырастила себя. "Засыпай, мой милый, спокойной ночи."
Пальцы режет бумага, бумагу царапает циркуль. Дворняги будут идти за нами, прохожие - громко цыкать. За последний год постарели мы сами и наши отцы, как Будто истерлась пергаментная бумага, побледнела краска, Как будто каждую ночь я громко зову тебя, но напрасно, Как будто бы сердце твое - черноглазый седой цыган, Ворующий редкие дни нашего счастья, словно гнедых коней, Как будто я ночью слышу, что твое сердце стучит во мне. Я помню то, чего не было, и вижу то, чего больше нет, Как песчаные волны размывают соленые берега, Как ночь переходит в сумерки, вода отливает красным, Как пальцы режут бумагу, а бумага царапает циркуль.
Я хочу ему быть чем-то большим, чем просто друг, По утрам прижиматься губами к его бедру, Знать, насколько он нежен в постели, насколько груб, Как оргазм переходит в стон. Я хочу отличать его руки от всех чужих, Говорить по ночам, что я счастлив, а значит жив, Убирать в общей спальне, готовить, точить ножи, На двоих накрывать на стол. Я хочу узнавать его запах, его слова, Среди ночи будить, чтобы просто поцеловать, Брать вину на себя, даже если не виноват, Уходить от него пустым, Забирать его после работы, идти к друзьям, Обнимать его тело, не помнящее белья. Я хочу ему быть чем-то большим, чем просто я, Я хочу ему быть, как ты.
Когда мы вместе, это, поверь мне, и ад, и праздник. Между нами страсть, притяжение, сила, ток. Бывает, дуешь на воду и поначалу кажется, что напрасно, А потом окунаешь пальчики в кипяток.
Только представь: Запах сирени, танцующий возле юношей с бледной кожей, Рыжие коты, полосатые кошки, Выглядывающие из окон, Девушки, у которых отливает золотом каждый локон, Предрассветная свежесть города, Комок в горле, Мешающий говорить о неважном, Туман, сочащийся под одежду и внутрь замочных скважин, Улитки, к утру покидающие свой панцирь, Пыльца на пальцах И люди, каждую ночь считающие до ста, Чтобы не просыпаться.
Зимнее море колокольцем звенит в груди, И в такт ему наши злые сердца бьются, Словно синие с белым блюдца И чашки, случайно упавшие со стола. Остывший кофе, раскрошенный шоколад. Я говорю, тебя стараясь не разбудить: Будь со мной, будь со мной, уходи.
Летом море шумит и пенится у песка, Остается желтыми с белым бусами, Обжигающим кофе, растаявшим шоколадом, Словами: - Я не вернусь к тебе. - Ну, и ладно. Сердце мое - электрический жадный скат. Я говорю, стараясь море не расплескать: Уходи, уходи, будь со мной.
Вокруг все твердят, как спелись, что коли уж стал героем, то должен быть строг и строен - на каждую лажу мира клинок вынимать из ножен. Но в этом-то вся и прелесть, что если ты стал героем, а ты уже стал героем, - то никому на свете ты ничего не должен… (с) Олег Медведев
Я теряю счет дням без тебя, как мужчинам - портовая проститутка, Я не жду тебя целую вечность, милый, я не жду тебя третьи сутки, Сплю на чужих плечах. Я умираю в шесть сорок, рифмы глотаю в словесном своем запое, В шесть сорок два я опять жива, в шесть сорок два приходит твой скорый поезд - И я иду встречать.