По ту сторону оконных стекол вечер. Темно - синее бархатное небо стучится в скрипучую резную дверь, словно любопытствующий путник. Ах, сколько уже этих путников было на нашем веку - угораздило же Элис покрасить дверь в зеленый, теперь сиди - мучайся, нежданных гостей фруктовым чаем пои да медовыми историями развлекай… И никто даже не потрудится закрыть за собой, посему в комнате вечно сквозняки бродят. У Вайта от них, между прочим, постоянный насморк и глаза как у кролика. Впрочем, кролик он и есть кролик - что с него возьмешь? - съедает всю морковь с грядок и не любит умываться - все утро за ним бегать надо, чтоб затащить в ванную.
Но по вечерам, видимо, смельчаки спят, поэтому можно поплотнее затянуть габардиновые шторы, осторожно сложить раскрашенные маски в сандаловые шкатулочки с жемчужными бусинками вместо замков и позволить себе роскошь быть такими как хочется.
Гусеница ставит джезву, наполненную снежными кристалликами сахара, на огонь и, улыбаясь, достает с верхней полочки табак для кальяна с привкусом ванильных пирожных и полуденного сна. Я привычно закрываю дверь на засов, сажусь в кресло - качалку с вышитыми павлинами на спинке и рассказываю на ходу придуманные «вечерние истории», неторопливо раскуривая кальян. Вайт и вовсе думает о своем да почему-то хмурится. А Элис только улыбается правым уголком губ и делает вид, что не видит - не слышит, поправляет картины «уголками вниз» и включает настольные звездочки. И только потом, обернувшись через левое плечо, небрежно замечает, что «мы совершенно неисправимы и даже через 100 лет будем завязывать шифоновые банты и рассказывать смешные четверостишия, забравшись на табурет» .
Ах, как же мне хочется ей верить…